– А не холодно?

– Фи!

Он смотрел, как она идет к воде. Как горит на солнце чешуя морского змея, как расступается, принимая верткое тело, ленивая речная волна…

Ему осталось три больших главы. На час работы.

* * *

Он опомнился, когда тень невысокой вербы доползла до самой книжки. Встрепенулся, будто спросонок, потряс головой, прогоняя отупение. Начитался, да на жаре…

На пляже стало свободнее. Исчезли карапузы, собирались домой дачники, прошествовал мимо пожилой рыболов с парой небольших лещей в проволочной сетке. На дне Дюнкиных босоножек скопилось полно песка. Как в осколках древней амфоры…

Парни, дававшие напрокат резиновый «бублик», сосредоточенно выпускали из него воздух. По очереди налегая на худеющий черный бок.

Преодолевая боль в затекших мышцах, Клав поднялся.

Цвет песка изменился. Цвет воды изменился тоже; на том берегу, среди сосен, играли в волейбол.

Клав досадливо закусил губу. Естественно, Дюнка поплыла-таки на тот берег, бросив слабосильного дружка в обществе учебника. И странно было бы, если при виде играющих ей не захотелось бы попрыгать с ними вместе. Ее обычная, ее ненормальная общительность…

Он подошел к воде. Прикрыв глаза ладонью, всмотрелся в волейболистов; раз или два ему показалось, что он видит купальник змеиного цвета. Но играющие, среди которых было полно девчонок, были в джинсах и футболках, и только одна сухощавая женщина средних лет прыгала в купальных трусах и лифчике.

Клав разозлился. Вернулся на подстилку, сел и пододвинул к себе учебник – но читать не получалось.

– Не переживай.

Рядом стоял парень – совладелец самосвальной камеры. Его приятели неторопливо вьючили свои мотоциклы.

– Не переживай, девчонке много ли надо, плюнь – и она уже обиделась…

– Да не ссорились мы, – сказал Клав, удивленный, что снисходит до разговора с этим бестактным оболтусом.

– Классная у тебя девчонка, – сказал парень безо всякого подвоха, совершенно искренне. – У меня тоже классная, но эта какая-то… Шальная, что ли…

Через десять минут мотоциклы взревели, и оставшиеся дачники досадливо поморщились им вслед. Клав бродил вдоль воды.

Ну почему она так?! Неужели не ясно, что он будет волноваться? Сейчас около семи, но часы, на которые он нечаянно наступил сегодня утром, стали…

Волейболисты на том берегу ушли из-под сосен. Последней шагала сухощавая полуголая женщина, и мяч в ее руках подпрыгивал, как живой.

* * *

Когда стемнело, он решился наконец уйти с пустого пляжа. Дюнкина одежда осталась – взять ее с собой означало поверить.

Дюнка придет, говорил себе Клав, Дюнка придет – и не найдет одежды. Как же она будет, в купальнике? Ночью холодно…

Он бежал размеренной спортивной рысью, потом все же выдохся и перешел на шаг. Он только наберет телефонный номер – и сразу же вернется, и Дюнка, отжимающая волосы, возмутится: почему не дождался?!

…В казенной комнате было накурено. Сизый дым висел над деревянными столами, над шкафами и стойками, над клеткой в углу – пустой, мирной клеткой для провинившихся перед обществом людей…

– Еще раз имя – полностью.

– Докия Стерх… Семнадцать лет.

– Вы точно не ссорились?

– Нет. Она… она никогда так не делала. Она…

– Успокойся.

Он закрыл глаза. Двадцать пять раз – успокойся. Здесь все спокойны, здесь каждую ночь рыдают одни люди и грязно ругаются другие, здесь даже сквозь табачный дым пахнет железом и потом, здесь невыносимо душно…

– Третий виженский лицей… Общежитие. Комната семьдесят четыре…

Звонок. Еще звонок. Сквозь стекло не слышно слов. Деловито шевелятся губы.

– Что на ней было надето?

– А?

– Что было надето?

Дюнкины босоножки под слоем песка. Небрежно брошенные на подстилку шорты…

– Успокойся, мальчик. Не такое бывает… К утру придет сама.

…И настало утро.

Автобус прибыл в Вижну с получасовым опозданием. Добравшись до первой же телефонной будки, Ивга вытащила потрепанный блокнот и надолго замерла, глядя сквозь мутное стекло неподвижными, отрешенными глазами.

В этом городе полным-полно людей. Среди них есть немало таких, для которых словосочетание «Ивга Лис» не окажется пустым звуком. Та же Бета, с которой они на пару снимали комнату… Или Клокус, который пытался за ней ухаживать. Или хозяйка антикварного магазина на площади Роз, строгая и чопорная дама, та самая, что, однажды придержав Назара у двери, тихонько шепнула ему в самое ухо: «Это чудо, а не девушка. Не раздумывайте ни минуты…»

В антикварный магазин без рекомендации обычно не берут. Но Ивга так вписалась в вычурный интерьер, так идеально вписалась, так здорово смотрелась среди претенциозной роскоши ее простецкая физиономия с лисьими глазами и огненной шевелюрой…

«У тебя подходящая фамилия. Ты – лис. Лисица. Лисенок…»

Толстенький мужчина деликатно постучал в мутное стекло:

– Девушка, милая, вы уже поговорили? Позвольте?

Она отошла, пропуская его к телефону. Опустилась на скамейку, сдавила в ладонях ремень потертой сумки.

Любой из них… Любой из них. Какое будет лицо у хозяйки, когда она узнает, что в ее магазине полгода работала ведьма? Не сбегутся ли покупатели, чтобы возвратить приобретенный из Ивгиных рук товар?.. Клокус… Даже и Бета, которая выбросит, наверное, ту кепку, что давала Ивге поносить…

Да чего же от них требовать. Если даже Назар…

Костяшки ее пальцев побелели. Собственно, Назар еще ничего не успел сказать ей. Она приписала ему поступок, которого он не совершал… И сбежала, не соизволив даже объясниться… Как обманщица, как воровка…

Толстячок закончил разговор. Ивга вернулась к телефону, чувствуя, как бьется сердце и увлажняются ладони.

Длинный гудок на том конце провода. Еще… Еще…

– Я слушаю.

Голос папы-свекра. Ивга проглотила язык.

– Я слушаю! – уже с раздражением.

Ивга осторожно повесила трубку на рычаг.

Маленькая неудача легко доводит до слез. Осознание краха приходит по капле. Постепенно.

Она спустилась в метро и проехала туда-сюда несколько остановок; мнимая свобода сбивала с толку. Она вольна идти куда вздумается – но дверца узкой клетки уже захлопнулась, она попалась, попалась, как лисенок, и ничего не сможет изменить.